П. Антокольский

 

НИКО ПИРОСМАНИШВИЛИ

В духане, меж блюд и хохочущих морд,
На черной клеенке, на скатерти мокрой
Художник белилами, суриком, охрой
Наметил огромный, как жизнь, натюрморт.

Духанщик ему кахетинским платил
За яркую вывеску. Старое сердце
Стучало от счастья, когда для кутил
Писал он пожар помидоров и перца.

Верблюды и кони, медведи и львы
Смотрели в глаза ему дико и кротко.
Козел улыбался в седую бородку
И прыгал на коврик зеленой травы.

Цыплята, как пули, нацелившись в мир,
Сияли прообразом райского детства.
От жизни художнику некуда деться!
Он прямо из рук эту прорву кормил.

В больших шароварах серьезный кинто,
Дитя в гофрированном платьице, девы
Лилейные и полногрудые! Где вы?
Кто дал вам бессмертие, выдумал кто?

Расселины, выставившись напоказ,
Сверкали бесстрашием рысей и кошек.
Как бешено залит луной, как роскошен,
Как жутко раскрашен старинный Кавказ!

И пенились винные роги. Вода
Плескалась в больших тонкогорлых кувшинах.
Рассвет наступил в голосах петушиных,
Во здравие утра сказал тамада.

Дж. Байрон К бюсту Елены, изваянному Кановой

В своем чудесном мраморе светла, Она превыше грешных сил земли - Того природа сделать не могла, Что Красота с Кановою смогли! Ее постичь уму не суждено, Искусство барда перед ней мертво! Бессмертие приданым ей дано - Она - Елена сердца твоего! 25 ноября 1816 Примечания В письме к Меррею от 25 ноября 1816 года, в котором было это стихотворение, Байрон писал: "Елена Кановы, бесспорно, на мой взгляд, самое совершенное по красоте создание человеческого гения, далеко оставившее мои представления о творческих возможностях человека". Канова, Антонио (1757-1822) - итальянский скульптор, представитель классицизма.

 М.А. Кузьмин

ЦАРЬГРАД

                       Тройное имя носит город,
                       Четвертое названье - Рим.
                       Пусть сонной пушкой воздух вспорот -
                       Надеждой крестной мы горим.
                       И я бывал, друзья, в Стамбуле,
                       Покой прелестный полюбив.
                       Мои глаза в дыму тонули,
                       Где зыбит зелени залив.
                       Лишь ты одна, Айя-София,
                       Гнала мечтательную лень,
                       Напоминая дни иные,
                       Особенно тот горький день!
                       Трещат машины боевые,
                       Все ближе крик: "Велик Аллах!"
                       Предсмертно меркнут золотые
                       Орлы на царских сапогах.
                       Служитель алтаря с дарами
                       И клириков нестройный рой...
                       "Господь, о, смилуйся над нами!
                       Да не погибнет Рим второй!"
                       Султан разгорячен от зноя,
                       На столб, чтоб славу увенчать,
                       Окровавленной пятернею
                       Несмытую кладет печать.
                       Она не смыта, нет, о, турки,
                       Нагляднейшая из улик,
                       Что снова из-под штукатурки
                       Нам засияет Спасов лик.
                       И даже там, в раю, приснится,
                       О, бедный Византийский брат,
                       Что снова милая столица
                       Окрестится "Святой Царьград".
 

В. Брюсов

Клеопатра

Я — Клеопатра, я была царица, В Египте правила восьмнадцать лет. Погиб и вечный Рим, Лагидов нет, Мой прах несчастный не хранит гробница. В деяньях мира мой ничтожен след, Все дни мои — то празднеств вереница, Я смерть нашла, как буйная блудница... Но над тобой я властвую, поэт! Вновь, как царей, я предаю томленью Тебя, прельщенного неверной тенью, Я снова женщина — в мечтах твоих. Бессмертен ты искусства дивной властью, А я бессмертна прелестью и страстью: Вся жизнь моя — в веках звенящий стих. Ноябрь 1899

В. Брюсов

Клеопатра

Я — Клеопатра, я была царица, В Египте правила восьмнадцать лет. Погиб и вечный Рим, Лагидов нет, Мой прах несчастный не хранит гробница. В деяньях мира мой ничтожен след, Все дни мои — то празднеств вереница, Я смерть нашла, как буйная блудница... Но над тобой я властвую, поэт! Вновь, как царей, я предаю томленью Тебя, прельщенного неверной тенью, Я снова женщина — в мечтах твоих. Бессмертен ты искусства дивной властью, А я бессмертна прелестью и страстью: Вся жизнь моя — в веках звенящий стих. Ноябрь 1899

Осип Мандельштам

 

Египтянин («Я выстроил себе благополучья дом...»)

Я выстроил себе благополучья дом, Он весь из дерева, и ни куска гранита, И царская его осматривала свита, В нем виноградники, цветник и водоем. Чтоб воздух проникал в удобное жилье, Я вынул три стены в преддверьи легкой клети, И безошибочно я выбрал пальмы эти Краеугольными — прямые, как копье. Кто может описать сановника доход! Бессмертны высокопоставленные лица! (Где управляющий? Готова ли гробница?) В хозяйстве письменный я слушаю отчет. Тяжелым жерновом мучнистое зерно Приказано смолоть служанке низкорослой, Священникам налог исправно будет послан, Составлен протокол на хлеб и полотно. В столовой на полу пес, растянувшись, лег, И кресло прочное стоит на львиных лапах. Я жареных гусей вдыхаю сладкий запах — Загробных радостей вещественный залог. 1913 (1914?)