"Это  был  человек лет  тридцати  двух-трех  от  роду,  среднего  роста,
приятной  наружности,  с  темно-серыми  глазами,  но  с  отсутствием  всякой
определенной  идеи, всякой сосредоточенности в  чертах  лица.  Мысль  гуляла
вольной птицей по лицу, порхала в глазах,  садилась  на полуотворенные губы,
пряталась в складках  лба,  потом совсем пропадала,  и  тогда во  всем  лице
теплился ровный свет беспечности..."

"...Цвет лица у Ильи Ильича не  был ни румяный, ни смуглый, ни положительно
бледный, а безразличный .."

"...тело его,  судя по матовому, чересчур белому
свету шеи, маленьких  пухлых рук, мягких  плеч, казалось слишком  изнеженным
для мужчины..." (Дудко Ю.Н.)

"Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет..."

"...Он весь составлен  из костей, мускулов и нервов, как кровная английская
лошадь.  Он  худощав; щек у него  почти  вовсе  нет, то есть есть  кость  да
мускул, но  ни признака  жирной округлости; цвет лица ровный,  смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные.
"..Движений лишних у него не было..." (Дудко Ю.Н.)
 

"Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Но опытный глаз человека с чистым вкусом <...> прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них."

"На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки. Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живет — так все запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия." (Киприянова)

"Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как убольного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием." (Климова)

"Андрей часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова." (Киприянова)

"Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента - посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу - выбирают его. Между тем он ездит и в свет, и читает: когда он успевает - бог весть." (Климова)

"Ах, хоть бы Андрей побыстрее приехал... Он бы все уладил..."

"А может быть еще и Захар постарается так все уладить что и не надо будет переезжать; авось обойдутся..."

"Все вечная беготня взапуски, игра дряных страстишек, особенно жадности, сплетен <...> Скука, скука, скука! Где же тут человек? Его целостность?<...> Свет, общество! Ты посылаешь меня туда, чтобы еще больше отбить охоту быть там! Чего там искать? Интересов, ума, сердца? Все это мертвецы, спящие люди!..." (А.Устьянцева)

 "Простой, то есть прямой, настоящий взгляд на жизнь - вот что было его постоянной задачею <...>.

"Мудрено и трудно жить просто!"

"Труд - образ, содержание, стихия и цель жизни, по крайней мере моей."

"Он распускал зонтик, пока шёл дождь, то есть страдал, пока длилась скорбь, да и страдал без робкой покорности, а больше с досадой, с гордостью, и переносил терпеливо только потому, что причину всякого страдания приписывал самому себе, а не вешал, как кафтан, на чужой гвоздь. И радостью наслаждался, как сорванным по дороге цветком, пока он не увял в руках..."

"Он боялся всякой мечты, или если входил в ее область, то входил, как входят в грот с надписью: ma solitude, mon hermitage, mon repos, зная час и минуту, когда выйдешь оттуда." (Климова)

 "Родители не торопились объяснять ребенку значения жизни и приготовлять его к ней, как к чему-то мудреному и нешуточному; не томили его над книгами, которые рождают в голове тьму вопросов, а вопросы гложут ум и сердце и сокращают жизнь."

"Все ахнули и начали упрекать друг друга в том, как это давно в голову не пришло: одному — напомнить, другому — велеть поправить, третьему — поправить."

"Он с нетерпением дожидался этого мгновения, с которым начиналась его самостоятельная жизнь." (Киприянова)

"Захар, как, бывало, нянька, натягивает ему чулки, надевает башмаки, а Илюша, уже четырнадцатилетний мальчик, только и знает, что подставляет ему лежа то ту, то другую ногу…" (А.Устьянцева)

"Привели Андрея — но в каком виде: без сапог, с разорванным платьем и с разбитым носом или у него самого, или у другого мальчишки."

"Отец сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится. Не то так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало."

"— Ступай, откуда пришел, — прибавил он, — и приходи опять с переводом, вместо одной, двух глав, а матери выучи роль из французской комедии, что она задала: без этого не показывайся!" (Киприянова)

"…Андрюша хорошо учился, и отец сделал его репетитор в своем маленьком пансионе. <…> он положил ему жалованье, как мастеровому, совершенно по-немецки: по десяти рублей в месяц, и заставлял расписываться в книге." (А.Устьянцева)

"Отец и мать посадили баловника Илюшу за книгу. Это стоило слез, воплей, капризов."

"И все в доме были проникнуты убеждением, что ученье и родительская суббота никак не должны совпадать вместе, или что праздник в четверг — неодолимая преграда к ученью на всю неделю. И недели три Илюша гостит дома, а там, смотришь, до страстной недели уж недалеко, а там и праздник, а там ктонибудь в семействе почемуто решит, что на фоминой неделе не учатся; до лета остается недели две — не стоит ездить, а летом и сам немец отдыхает, так уж лучше до осени отложить." (Киприянова)

"Все это вообще считал он за наказание, ниспосланное небом за наши грехи..." (Климова)

 "С восьми лет он сидел с отцом за географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же Телемака." (Киприянова) 

Илья Ильич хотел бы, чтобы служба была чем-то вроде необязательного и необременительного занятия. Если бы дело обстояло именно так, без сомнения, он охотно ходил бы на службу. Но при столкновении с действительностью Илья Ильич понял, что служба требует значительных сил, которые он совсем не готов был тратить на нее.

 Интересно то, как Гончаров характеризует взгляды Обломова: “Жизнь в его глазах разделилась на две половины: одна состояла из труда и скуки — это у него были синонимы; другая — из покоя и мирного веселья. От этого главное поприще — служба на первых порах озадачила его самым неприятным образом”.

Обломов  любой ценой старается освободиться от службы. Он стремится к отдыху и удовольствиям, не сознавая, что на самом деле отдых хорош и приятен только после выполненных дел. Илья Ильич не готов нести ответственность за свои поступки.  (Квашенко М.)

Для Андрея Штольца труд - не способ достичь покоя, любое стремление к которому Штольц называл “обломовщиной”. Труд для него - это “образ, содержание, стихия и цель жизни”. К службе Штольц относился ответственно, был трудолюбив, никогда не ленился, всегда выполнял до конца поставленные задачи при выполнении работы. Трудился он не ради высокой цели, а ради личного преуспевания. (Кузьмин Ж.)

"Он никогда не отдавался в плен красавицам, никогда не был их рабом, даже очень прилежным поклонником, уже и потому, что к сближению с женщинами ведут большие хлопоты.  <…> Редко судьба сталкивала его с женщиною в обществе до такой степени, чтоб он мог вспыхнуть на несколько дней и почесть себя влюбленным…" (А.Устьянцева) 

"Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, «не лежал у ног» красавиц, хотя не испытывал огненных страстей."(А.Устьянцева)