Карусель рядом с гетто

Итальянское название Кампо ди Фьиори, место, где сожгли Джордано Бруно,  оказалось пригодным для описания трагедии Варшавского гетто. Первым польским поэтом, кто откликнулся на происходящее в Варшаве на предпасхальной неделе 1943 года, стал Чеслав Милош.

Кампо ди Фьиори

В Риме на Кампо ди Фьори

Корзины маслин и лимонов,

Булыжник вином забрызган

И лепестками цветов.

Креветок розовых груды

На лотках у торговок,

Черного винограда

Охапки и персиков пух.

Здесь, на Кампо ди Фьори,

Сжигали Джордано Бруно,

Палач в кольце любопытных

Мелко крестил огонь,

Но только угасло пламя –

И снова шумели таверны,

Корзины маслин и лимонов

Покачивались на головах.

Я вспомнил Кампо ди Фьори

В Варшаве, у карусели,

В погожий весенний вечер,

Под звуки польки лихой.

Залпы за стенами гетто

Глушила лихая полька,

И подлетали пары

В весеннюю теплую синь.

А ветер с домов горящих

Сносил голубкaми хлопья,

И едущие на карусели

Ловили их на лету.

Трепал он девушкам юбки,

Тот ветер с домов горящих,

Смеялись веселые толпы

В варшавский праздничный день.

Мораль извлекая, скажут,

Что римляне ли, варшавяне

Торгуют, смеются, любят

Близ мученического костра.

Другие, возможно, скажут

О бренности мира людского,

О том, что забвенье приходит

Прежде, чем пламень угас.

Я же тогда подумал

Об одиночестве в смерти,

О том, что, когда Джордано

Восходил на костер,

Не нашел ни единого слова

С человечеством попрощаться,

С человечеством, что оставалось,

В человеческом языке.

Спешили хлебнуть винишка,

Торговать мясцом осьминогов,

Корзины маслин и лимонов

Плыли в шуме толпы.

И он был от них далеким,

Как будто прошли столетья,

А им и мгновенья хватило

Взглянуть на последний взлет.

И эти — одни в своей смерти,

Уже забытые миром.

Как голос дальней планеты,

Язык наш уже им чужд.

Когда-то всё станет легендой,

Тогда, через многие годы,

На новом Кампо ди Фьори

Поэт разожжет мятеж.

Варшава – Страстная неделя, 1943

(Перевод с польского Натальи Горбаневской)

Чеслав Милош вспоминал через 50 лет: «Это стихотворение, как и некоторые другие, порожденные нравственным возмущением, гневом, было исторгнуто из меня ходом обстоятельств. Я ехал к Ежи Анджеевскому, который жил на Белянах. Трамвайная линия проходила как раз там, где стояла карусель, и где были слышны выстрелы обороняющихся повстанцев. Был трамвайный затор, и я долго смотрел на то, что там делалось. Под натиском эмоций я сразу написал эти стихи. Анджеевский написал рассказ «Страстная суббота».

«Campo di Fiori» – особое стихотворение, потому что это первый отклик польской литературы на Катастрофу и на восстание в варшавском гетто. Восстание заставило людей осознать, что цель немцев – тотальное истребление евреев. Еще и тем необыкновенно это стихотворение, что это вообще один из немногих откликов польской литературы на эти страшные события. Оно основано на контрасте между каруселью, на которой люди веселились у стены гетто, и немецкой осадой повстанцев, боями, идущими за стеной. Построенное на этом контрасте стихотворение говорит также об одиночестве всех погибающих, возвращается к Джордано Бруно, сожженному на костре.

«В первый день восстания в гетто эта карусель была, но не крутилась. Начала она крутиться только на второй день, и в этом было нечто трагическое. В окна было видно, как она крутится, шарманка играет, юбки у девушек, красные и голубые в горошек, развеваются на ветру. Это мы видели из окон, и это было нашим проклятьем. Тут горит, и убивают, а там все смеются и веселятся», это воспоминания Марека Эдельмана, единственного живущего ныне командира восстания в Варшавском гетто.

 

 

      

Мня всегда волнуют стихи Мусы Джалиля. Вот одно из них.

 

Юлия Друнина. Зинка

 

Зинка

 

1.Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.

 

- Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.

 

У тебя есть друзья, любимый.
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.

 

Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.

 

Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг приказ: «Выступать вперед!»
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.

 

2. С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и замен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.

 

Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.

 

Мы не ждали посмертной славы,
Мы со славой хотели жить.
Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит

 

Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав.
Белорусские хаты пели
О рязанских глухих садах.

 

3. Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.

 

У меня есть друзья, любимый
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.

 

И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб она тебя не ждала.

 

***
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
1943

 

***
Все грущу о шинели,
Вижу дымные сны,
Нет, меня не сумели
Возвратить из Войны.
Дни летят, словно пули,
Как снаряды года...
До сих пор не вернули,
Не вернут никогда.
И куда же мне деться?
Друг убит на войне.
А замолкшее сердце
Стало биться во мне.

 

***
Целовались.
Плакали
И пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
Мама!
Мама!
Я дошла до цели...
Но в степи, на волжском берегу,
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.

 

***
Два вечера
Мы стояли у Москвы-реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
Вот, лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах...
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..